Странная горечь пронзает. С неба, говорят, видно всё. Там знают, почему ты такой. В Макдоналдсе запахи как в детстве. Едва ли ком к горлу не подкатывает, даже дыхание сбилось, но, говорят, люди любят чувствовать себя несчастными. Нет, я не несчастная вовсе. Бред всё это. Я просто очень соскучилась. Вроде не теряю себя, а даже к себе возвращаюсь, всё больше, всё ближе. Совесть глушу, раз делаешь, делай. Скучаю. Странные мысли бродят, они то и заставляют часто дышать. Даже озноб чувствую, душевный. Понятие душевного тепла не такое уж фантастическое, ей Богу.
В школу не пошла, устала от всей этой передряги, устала приходить туда, где не ждут. Сижу в Макдоналдсе, думаю над тем, как обустроить свою дальнейшую жизнь. У меня новое помешенность (знаю, такого слова нет). Бордер-колли - одна из тех собак, что будут жить у меня... будут... как только я смогу. Сижу, думаю над тем, что, пожалуй, я ничего еще не соображаю толком для того, чтобы отучиться шесть лет на вышке. Я не знаю, куда мне идти и не знаю, чего хочу. Зачем меня туда толкают? Мне кажется, что зря так рано. Конечно, время терять - тоже дорогого стоит, но так с бухты Барахты кидаться на что попало, лишь бы было... Тоже неправильно. Неправильно как-то всё это, неверно. Торопимся жить, как же жутко мы торопимся жить.. Мне даже хочется, тихонько хочется, чтобы где-нибудь в документах да проскочила осечка и я еще год ждала свой черёд. Глупо? Да никто из вас, из нас не знает, как жить. Судить глупо, вот что. Меня поля тянут, леса, речка, запах камина, жухлая осенняя трава, сугробы выше головы, бездонное звездное небо и первые весенние цветы. Если бы только я не была так привязана к этой своей квартире, я бы продала ее и уехала бы туда. А так не знаю, что будет, и как всё обустроить. Вот и думаю, да черт, в голову не прет совсем, да, не прет. Наверное, как-нибудь проснусь в дикой психоделике и стукнет в голову план, а пока ничего... Но я сделаю что-нибудь, обязательно придумаю. А пока пусть будут они - мечты. Пусть их будет как можно больше. Пусть они будут со мной всегда.
Прости, если бы я была хоть немного упорота, я бы написала лучше. Смотришь в зеркало, корчишься, смеешься, потом смеешься от того, что смеешься, потом и вовсе уже не остановиться. Отходишь, вздыхаешь, подходишь обратно. Взгляд ясный. Думаешь, думаешь, так было бы лучше, запороться, не дожить, не дожить. Нет, нет, жизнь, время, собаки, дача, Техас... Техассс... Цветные шарвы, мрачные улицы, улыбки, лужи, бежать, бежать, задыхаться. За окном не время. Кошки, комната, синий свет, песок на полу, тяжелая голова, вечная просьба о сне... Не гореть сил нет, зла нет, строишь мир, строишь мир, злишься, что не под наркотой, что без этого никак, что с этим еще куда хуже... Злишься, что не можешь видеть, не видишь, злишься за безволие, за еду, за время. Злишься за точки, за запятые, за т9, за то, что никак не получается под наркотой. Строишь мир. Злишься за и, за е, за завтрашний путь, за невидимый тяжкий итог. Злишься за свет, за лесть, за 20:32323232, за себя. Страшный ехидный оскал. Новый мир.
Сегодня расскажу что-то о своём дяде, дяде Саше, моём крёстном отце, кстати. По прозвищу "Балтика", в 90-х он на своём чёрном Бумере везде брал с собой своего добермана Мориса, имел связи с криминальными авторитетами, думаю, что и сейчас имеет, но время-то уже другое. Прыгал с парашютом, служил в милиции, бывал несколько раз на "Алисе"... Сказать можно многое. Когда тётя его встретила, приняла его за бандита. Это сильного характера человек, честный и справедливый, смелый и мудрый, добрый и верный. Как скажет, так и будет. Я уверена, что он очень многое мог бы рассказать, только вот есть в нём одна черта - он никогда ничего не рассказывает о своём прошлом. До горечи любопытно, но добиться чего-либо нереально. Никогда ничего не разъясняет досконально, заставляет думать, соображать, работать своей головой. Бывает, едем с ним куда-нибудь, молчим, долго молчим. Сестра говорит, в этом мы с ним похожи, оба неразговорчивы. Посмотришь на него, вроде человек как человек, а внутри - город, дымящийся в руинах. Он как-то сказал мне, что если что, нужно только позвонить, и он обязательно приедет. Думаю, он знает жизнь, оттого и молчит, и с печалью в глазах. Определённо, он знает жизнь. Это один из тех людей, с которых я беру пример. Человек-загадка, которую никто никогда не разгадает.
На последней они с папой. Это всё, что недавно мне скинула сестра. Хотела многое рассказать, да что-то вот в голову совсем ничего не идёт. Сестра лучше расскажет. Скучаю по ней. Вообще, очень тянет куда-то туда. Скоро встретимся.
Пока жива, допишу книгу о ней. Кажется, как только допишу, так она очнётся совсем и тогда уже мы будем неразличимы. Но, как известно, в конце Шаста сходит с ума. А сходит с ума от времени, в котором очутилась как бы по ошибке, невзначай, неожиданно и бесповоротно.
Утро. Снег сыплет. Меня уносит далеко. И снова синий свет. Только комната уже моя. Рядом он, другой. Боже, странно! Хорошо там, в комнате, в синем полумраке. Хорошо, что кроме него там только я. Будто будущее мешается с прошлым. Будто будущее совсем не хуже, только настоящее хуже. Хорошо там, в комнате. Меня вытаскивает обратно. Умиротворяет поток мыслей, убивает окружающее, более всего одиночество. Нет, более всего толпа. Аудитория и адов свет. Как хорошо в комнате. Я улыбаюсь. За спиной никого. Ищешь себя между строк в любом тексте, речи, во всем вокруг. Как только находишь - теряешь тут же. Надоели гребаные сны и дежавю. Мне не плохо. Делать ничего не хочется, вот что. Очень меня раздражает, что что-то надо делать. Я даже и играть не хочу, и писать ничего не хочу, и гулять, и есть, и смотреть фильмы. Я только спать сейчас хочу. Долго и спокойно. Но там, на столе, книги да тетради, а там, на Сенной, меня ждут к пяти. Да, тихая полусонная ненависть, перерастающая в отъявленное равнодушие. Настолько всё равно... Вообще в последнее время очень всё равно. Февраль идёт.
Нависаю над кафелем. Прослушиваю тишину всего дома, выходящую за пределы квартиры. Каждый звук отдаётся в голове чётко-чётко. Слышу, телефон звонит у соседей. Вспоминаю. Стою в Шпаньково в большой комнате. В доме тихо, душа замирает. Слышу, у соседей телефон звонит. Никто не берёт трубку. Долго. Никогда. Телефон звонит, я вижу рыжие шторы, вижу радужную пружину. Я так хочу уйти. Но не могу. Телефон всё звонит. Я слушаю. Я нависаю над кафелем. Тишина всего дома внутри меня. Я так хочу уйти. Но не могу. Я слушаю.
У любого человека есть или когда-то были мечты. Есть мечты. А потом появляется нечто такое, что заставляет его отвлечься от них, нечто вроде семьи, страсти к деньгам, алкоголизма, наркомании, а может быть, чего-то еще. Новое мышление, новый метод. Проходит время, человек вовсе уже и не помнит, что когда-то о чем-то мечтал. В конце пути осознает, что чего-то не хватало. Одна из тех вещей, которых я боюсь, это - забыть свои нынешние убеждения. "Повзрослеть" - как бы сказала мама. Но это вовсе не повзрослеть, это называется "изменить ход мышления", только и всего. И раствориться в рутине жизни. Навсегда. Мечты прекрасны и достижимы, один только путь к ним так прекрасен, что трудно себе вообразить, как может человек разменивать его на что-то иное. Никому нельзя доверять свою жизнь, позволять определять её ход. Никогда, ни в коем случае. Нужно бесконечно верить в свои мечты, не смотря ни на что. Нужно до конца идти к ним. Может быть, в этом и есть смысл. А если нет - плевать.
Мама называет мои мечты "праздной жизнью", "жизнью безответственного человека". Пусть для нее это будет так. Не важно, верно? Ни один человек никогда до конца не поймет другого. Я хочу сделать нечто большее, куда большее. А всё самое большое всегда начинается с самого малого.
Как-то около года тому назад я возвращалась с концерта. День был не самый обычный, прошел ровно год с той самой моей встречи с М. Шла я к метро, ко мне подошел молодой человек с бородой, в прикольной шапке, шедший всё с того же концерта. Он что-то спросил, а я тогда, как видно, людей больше боялась, чем теперь. В общем, я сразу бросила ему, что у меня есть парень, что он сейчас на работе. Он улыбнулся и сказал, что хочет просто проводить меня до метро безо всяких намерений. Позже оказалось, что нам в одну сторону. Звали его Саша, было ему лет 27 что ли, он еще очень удивился, что я десятиклассница. Всю дорогу мы разговаривали о работе, религии, политике и так далее. Как оказалось, он был режиссёром. Я поведала ему, что хочу стать кинооператором. Он сказал, верит, что у меня это получится потому, что я неглупая. Как-то он так сказал. И улыбнулся. Я помахала ему рукой, выходя из вагона. Я ему тоже поверила. Иногда пью чай и думаю:"Как там Саша?" Он просил так думать, когда стану пить чай. Он сказал, что тоже будет так делать.
В красном платье и чёрных высоких туфлях я стояла рядом с ребятами, бывшими моими идолами с малолетства. "Кем будешь?" - спросила меня та, что когда-то надела чёрный плащ и ушла в ночь. А я тогда еще подумала:"Эх, вот это взрослая жизнь". - Кем буду? Кинооператором хочу быть - ответила я. - А почему тогда уж не режиссёром сразу? - последовал вопрос. Я и сама не давала себе ответа. - Для этого воображение нужно - первое, что пришло в голову. - А у тебя разве нет его? - Нет. - Да ну брось ты! С тех пор я бросила. Чего бы там у меня не было, я всё бросила. Долго у меня это из головы не выходило и не выходит. Не получилось одним путем - пойду другим. Либо дойду, любо умру, вопрос лишь в том, что будет раньше. Третьего не дано и быть не может.
День был из хуёвых. Система = ненависть. Люди не одобряли. Как странно, как жалко и плачевно забилась в угол совершенно сознательно и желанно, столовая не жила и не кормила, а лишь раздразнивала отравленную горечью бытия душу. Каким жалким был даже каждый глоток воды, что заставлял давиться без кашля снова и снова. Долго, долго смотрела в окно, на свет за домами и тёплый снег, видела былое время, сладкое, родное. И не ясно, то ли вода, то ли память драла горло до горечи. И не ясно, где были все и почему я здесь. Домой зашла, было нечего пожрать. Посидела, пошла, купила на свои-не свои деньги пиццу да пирожные. Залетела обратно, надо было чем-то загладить хуёвость дня, решила я, хотя, это было непростительно. Отрезала половину пиццы, за ней были пирожные, и так приторно стало, так, будто бы вселился в меня кто, а это не я была, на себя не похожа, по крайней мере. И мигом в ванную, ложка и таз, и блевать, ломая себя пополам. Голову сдавило в тисках, в глазу лопнул капилляр, отчего яркое кровавое пятно зазияло на белом, подле зрачка. Почти очистив желудок, я остановилась, решив, что все сказали бы, что я дура, рассмеявшись без смеха, но позже решив, что, пожалуй, я дура и есть. Напилась воды, посидела, подумала. Пятно исчезло, будто бы простив мне мои глупости, коли уж пришло ко мне осознание. Странный день. Должно быть, очень странный день.
Я буду жить в своем городе - Ахуенск. Ибо в этом городе я буду его встречать вечно. А что? Я ведь так скучала по нему, так хотела его видеть. Вот судьба и свела. А я еще орала:"Зачем?!!" Дура. Смешная жизнь наша, смешная и нелепая. Пройдет такое количество времени, что о нас и не вспомнят. А мы живем, живем, стараемся, играем. Каждый в свою игру. И никто не видит нас, кроме Бога, поэтому никому, кроме Него, не дано нас судить. Не стоит забывать о том, что зря мы паримся по всяким пустякам, что весь страх зря, что мы не звери вовсе и не со зверьми живем. Играй, играй красиво, чтобы без дерьма, чтобы никто и думать не смел о твоих слабости и страхе. Забудь, что это такое. Будь психом, живи по кайфу. Пройдет время, я тоже научусь.
Чая горячая капля течет по запястью. Вы все имели право, вы все. Красивый конец. И Летов смотрит так лукаво:"Чертовка, что же ты делаешь? Мне это нравится". Но Летова уже не вернешь. И не воскресишь Курта Кобейна. Меня рвет на части вся горечь происходящего. Так трудно жить с принципами. Но в этом, пожалуй, вся я. Я всех учу забивать, чтобы всем стало проще жить. Чтобы стало легче дышать. А сама задыхаюсь. И больно до дрожи. Если бы только я могла, я б закурила, ей Богу. Если бы только было куда, я б ушла.
Прогуливая четверг, шлялись пару часов под сильным снегом. Холодно, темно, кайфово. Потом квартира. В пятницу прогуляли полдня. В субботу почти весь день тоже прогулен. Кажется, что это потихоньку затягивает. Приходя домой на неделе, брала в руки гитару и играла, играла, играла. Уроки по возможности делала в школе. Надеюсь, что скоро уже запишу эту песню. Нравится долбаный срач в комнате, Господи, как я люблю этот жизненный раздрай. Теперь, дабы заглушить страдания душевные, стараюсь вызывать страдания физические. Почти не ем. Этим убиваю двух зайцев. Пусть думает, что не ем. А меня Майя спасла, покормила. Когда душа болит, намного проще истязать себя. И, в конце концов, неужели я не смогу одержать победу над звериным инстинктом? Жрать кайфово, но не жрать - куда более.
Всю жизнь тебя готовили к жизни. Семья, работа, чистый дом, море пару раз в год, вечерние платья и паинька-муж. Так они хотят видеть меня в будущем, что ли. Да пошло оно всё нахуй. Сознавая положение вещей, бесит, до чёртиков бесит. Какой абсурд! Когда мне нужен будет совет, я спрошу. Но говорить мне о том, как надо жить... Увольте. Насколько люди бывают наивны. Если бы я жила по этой сраной схеме, то в конце я бы непременно сетовала на жизнь, а точнее на её отсутствие. И, угадайте, кого бы я обвинила? Себя-дуру и тех, кого послушала. Делать нужно то, что хочется. Жизнь одна, да к тому же такая короткая. И никто не вправе указывать тебе, как её прожить.
Странный день. Я поняла, что как минимум сегодня детство моё закончилось совсем. Пусть я осталась ребёнком где-то там, а детства как такового нет. Есть же маленькие дети без детства. Так вот. Я большой ребёнок, у которого детство было, но у которого его больше нет. Так хотелось разрыдаться, но он всегда рядом и он не любил, когда я плакала. Нет мне защитников среди живых. Хотелось побить все предметы вокруг, кидаться на стены, да много чего хотелось. А остановило лишь именно то, что теперь ты должен совладать с собой. Теперь ты сам по себе. Снова я почуяла озноб внутри. Это особенное чувство. Ты ни за что не согреешься. Больно и невыносимо до безысходности, отчего остаётся только забить на всё. Ничего, ничего больше не остаётся... Теперь ты должен смотреть в будущее, потому что смотреть назад до дрожи горько. Ни на кого не рассчитывать. И делать непременно то, что хочешь делать. По крайней мере, теперь не будет меня трогать совесть. А это много. И хотя я тысячу раз обо всём пожалею, но я не вижу своей неправоты. Пересмотрела всё много раз. Ничего не ясно. Знаю только одно - пойду до конца. Раз уж теперь так, значит будет так. Значит так будем жить. Всё чему-нибудь да учит. Не зря же я сегодня ушла из школы. Да ещё как ушла. Как бы горько ни было, я больше не отступлю. Больше нет доверия. Не верю. И всё. Кажется, что это сейчас только так, что это пройдёт через пару дней. Но когда ты всё-таки осознаёшь, насколько ты ошибаешься... Необъяснимо. Не знаю, что буду делать и как дальше жить. Но это только пока. Человек ведь ко всему привыкает. И всё-таки, как ни крути... Больно это. Больно.
Я тут внезапно вспомнила, что два года назад, вот в такую же ночь с 6 на 7 января в исступлении я сообразила, что влюбилась. Даже сейчас передёргивает, когда это пишу, а уж тогда-то как колотило и разносило... Давно-давно не слышала эти его песни, сейчас включила, сижу, слушаю. Тогда вот так же слушала. Знала сейчас, что лучше уж не включать, вроде бы меня отпустило в последнее время, а сейчас вот снова душу разрывает на части. Всё это его музыка. Всё воспоминания. Нет, нет, я больше ни за что не предамся таким душевным истязаниям, как было в эти два года, думаю, такого больше и не должно быть. Отпустило меня это, почему, не знаю, да и не копаюсь в этом, от греха подальше. Иногда так, задумаюсь, всё-таки что-то рвётся внутри, но до нервного исступления не довожу, нахрен всё это. Хочется только знать, почему всё это не кончается. Почему всё так - вопрос в никуда и без ответа, это мы уже проходили. Но почему всё это не кончается? Особенно хочется верить, что всё не зря. Вот если всё не зря, то будь что будет, а я доживу, дотерплю, дождусь. Хотя, это уже смешно от того, как безнадёжно, и от этого же жутко тошнотворно.
Для меня Новый Год издавна был праздником по истине чудесным, весёлым, потрясающим. Большие бутылки лимонада, бутерброды с икрой, ананасы из банки, мандарины и оливье, запах ёлки, море конфет, сюрпризы, подарки, бенгальские огни, сугробы, ночной город, миллионы огней, деревня, печка, баня, снежки, санки, ватрушки, петарды, мультики, фильмы. Папа и мама.
Сегодня мы были в нашем Макдоналдсе, вдвоём. - Тут всё так изменилось, гораздо приятнее стало, да? - Нет. Мне раньше больше нравилось.
Да, времени всё-таки не вернёшь и я прекрасно понимаю, что лучше моего детства в моей жизни ничего никогда не будет, но я по этому поводу вроде не загоняюсь. Не знаю, отчего так тяжело и тоскливо порой на душе бывает. То, что жизнь стала другая, более тяжелая, это да, но не в этом дело. Себя ли жалко? Да вроде и не жалко. Я сегодня думала ещё о школе. Скоро уйду из школы. И никогда не вернусь. Страшное это слово - никогда. Детство совсем уходит, как земля из под ног.
Теперь Новый Год стал для меня праздником не только тем, каким я его всегда знала, но и в какой-то мере грустным, где-то тоскливым и немного печальным. Никакого маразма, всё это в душе, всё берётся оттуда. С чем связано это? Гоняла мысли по кругу, одна и не только, гоняла мысли по кругу не один год, а что тут придумывать и зачем? Я потеряла главного человека в своей жизни. Вот и всё.
Последний день 2013 года. Каким был этот год? Да, в общем-то, хороший был год... Я встретила много хороших людей. Каждый принёс в мою жизнь что-то новое. Было просмотрено несколько хороших фильмов, прочитаны хорошие книги. Были замечательные концерты. Я окончила год хорошисткой, впервые за многие годы. Я всё так же любила и люблю. Я изменилась. Были и потери, и поражения, и падения, и ошибки. Раз жива - значит стала сильнее. Получен бесценный опыт. Его-то я и возьму с собой, ну и ещё пару воспоминаний... Первого я уже буду в деревне. Господи, скорее бы в деревню, я так туда хочу.
Я всё придумала, я всё наврала. Завтра я буду дома, завтра я буду с мамой, с родными моими, ему я всё наврала. Я не хочу завтра быть с ним. Я лучше посмотрю "Иронию Судьбы", открою банку персиков, выпью вина. А своим я больше врать не стану. Я вообще постараюсь больше не врать. Всем правду в глаза, а не плесень. Завтра будут озвучены поставленные цели. Завтра всё будет правильно, и всегда. Завтра я отвечу на звонки, и завтра я наберу нужных людей сама. Завтра мой последний несовершеннолетний Новый Год. Я стала понимать, насколько неготова к столкновению с этой такой взрослой, такой опасной жизнью. Совсем не готова. Кого бы я из себя не корчила, я ещё слишком слаба. Нет тут доверия, где нет доверия, там не должно меня быть. Я просто не хочу там быть. Ну меня и не будет. Я буду там, где я обязательна. Потом, когда-нибудь, всё изменится, а сейчас... Сейчас всё так, как есть.
Ну что ж, пусть это будет моим последним постом в этом году. Спасибо, две тысячи тринадцатый!.. С Новым Годом, люди!!! Пусть наш мир добром пребудет...
На электричку мы опоздали и решили никуда не ехать, просто побрели куда глаза глядят. Я всё больше прямо смотрела, отвечала резко, неопределённо. Шла без оглядки, отчего он иногда терялся. Впрочем, он тоже так пытался, но ему приходилось возвращаться всегда. Узнала в нём себя прежнюю, а в себе себя новую. От еды наотрез отказалась, и в получасовой сидячей войне он всё-таки сдался. Не ела я весь день, утром только позавтракала, да захавала сырок на набережной. Чувство голода - это как чувство прекрасного. Мы с полчаса простояли у мрачной воды Невы под тёмным предпросветным пасмурным небом. Я стояла на самом краю, смотрела вдаль, на миллионы огоньков, вспоминала себя год назад, одинокую на этой набережной, тогда шёл сильный-сильный снег... Разговаривала с ним не оборачиваясь, о чём-то серьёзном... Вспоминала, всё вспоминала, жизнь неслась перед глазами, года, люди, время, время... Неимоверной тоской тешила душу. И сказала ему:"А сейчас вот всё хорошо... Так хорошо... Хорошо". Мне просто нужен был человек, который слушал бы всю ту ахинею, которая несётся из моих уст. Слушал бы, не называя всё то ахинеей. Как рассвело, двинулись дальше. Дождь не утихал, я сначала злилась, потом стало всё равно, а чуть позже и вовсе обрадовалась ему сильно-пресильно. Мы шли по Чернышевской, отчего в голове неминуемо неслись мысли и воспоминания о том одном. Дошли до Галереи, потом зашли в Кастыль. Я вся вымокла до нитки, дождь не щадил. Я ему предложила дворы и крыши, сказала, что тепло, сухость и уют - это всё фуфло. Во всяких дворах побывали... Снова вышли к набережной. Пошли по мосту. Почему-то захотелось куда-нибудь деться. Деваться было некуда. А потом снова всё по кайфу было. Заблудились основательно, ушли далеко от центра, наткнулись на кладбище. Моей инициативой было туда пойти. Это лучшее место из всех, где мы были, так уж мне показалось. Уже смеркалось, под дождём мы бродили по пустынным тропинкам среди надгробий. Я услышала вдали шум электрички, предложила пойти к железной дороге. Через гаражи вышли туда, я обнаружила заброшенные рельсы рядом с рабочими. Уговорила его идти по ним. Уже совсем стемнело, мы долго шли по пустынным рельсам, сами не зная, куда... Господи, куда его из-за меня заносит, и подписался же он на всё это зачем-то. Дошли до вокзала какого-то и вышли к трассе, откуда дальше в город. Дождь усилился. Я уже совсем продрогла, устала, а в ботинках чуть не хлюпало. Почти дошли до Лесопилки. Зашли в Макдак, съели Сникерс напополам и побрели вдоль Выборгского в сторону дома. Дойдя до него, развернулись и ушли дворами. Прошлялись так ещё часа два. Постояли у подъезда. Разошлись.
Он порой стал как-то пошло шутить, заговорил вдруг о любви, даже о сексе, а один случай вообще опасный был. Ололо, только при встрече расскажу.